anna_bpguide | Entries tagged with тексты_о

Оригинал взят у

Вопрос многоуважаемым участникам и читателям сообщества. Кто-нибудь из специалистов (историков градостроительства, архитекторов) может подсказать, зачем до революции по обочинам мощеных улиц ставили козлы (бревна в сторону дороги, на подставке со стороны тротуара)? Фотография А.С. Лобовикова, 1910-е годы; город Вятка, Владимирская улица:

Подборка фотографий в журнале http://edward-210.livejournal.com/ потребовала словесного комментария. Написано о «городе», о городе вообще, и о городах разных много; и все равно остается чувство, что самое главное все еще не сказано. Поэтому попробуем еще раз – сегодня, правда, не сказать свое, а услышать в сказанном. Покопалась я в своей папке, где Акройд, Беньямин, де Серто, Джекобс, Анциферов и Вайль, и нашла, кажется, подходящее.

Первая фотография дополняет исходную авторскую подборку и вводит пост в тематику этого журнала.

Будапешт, 1890-е

Оригинал взят у

edward_210 в Города и страны.

Л. В. Стародубцева
Город как метафора сознания

В Ватиканском собрании изречений Эпикура можно прочесть любопытное высказывание философа: «Против всего можно добыть себе безопасность, а что касается смерти, мы, все люди, живем в неукрепленном городе».[1]Отношение Эпикура к смерти достаточно хорошо известно. И речь далее пойдет не об этом, а об одном второстепенном, вскользь брошенном сравнении: «неукрепленный город». Разумеется, бессмысленно пытаться «натурализовать» метафору (тем более, философскую), и все же перед глазами отчего-то возникает неожиданно яркий образ некоего пестрого города (жизнь), окруженного не очень прочными стенами (экзистенциальные границы), а вокруг со всех сторон подступает кольцо темного не-города (ничто, небытие, смерть). А, может, это – сознаньевый город «я», отделенный стенами «самоидентифи-кации» от «не-я»? Или так: «город мысли», окруженный границами немыслимого, иного?

Жизнь, в том числе, жизнь сознания – «огороженное место». Но огороженное не абсолютно. Сколько ни старайся «сознание самого себя» защитить на веки вечные от угрожающей опасности вторжения иномирного, ничего не выходит: осада, разрушение стен и уничтожение града «осознанного существования» неминуемы. Да, вроде бы так. Действительно, человек с колыбели обречен на смерть, и сколько ни строит высоких мыслительных укреплений с прекрасными башнями духа, сколько ни сооружает защитных валов, ничто не спасает его от гибели. Но отчего столько тысячелетий тщетно грезящего о бессмертии простого смертного неотступно преследуют мечты о «вечном граде»?

Чикаго, 1941 год, Рассел Ли.

( МНОГО ФОТО )

Вчера был серый Лондон, сегодня – красный. Из нашего журнала, из 2008 года. Это мы первый раз съездили в Англию. Были потрясены, что говорить...

Оригинал взят у

kniga_bukv в Лондонский красный

Старый архитектор, преподаватель академии художеств, передразнивал
пустословие искусствоведов: «Написали: «жемчужное», «пепельное», «туманное»,
«серебристое», «дымчатое»… Я посмотрел – серое!»

( текст и иллюстраций 780 кб )

Ах, как здорово!. И Лондон я очень люблю.
Оригинал взят у

featherygold в "Нарисуй это серым - и ты сэкономишь на краске..." (с)

"Вероятно, многие сочтут, что нынешнее лето не слишком подходит для прославления английского климата. Но я буду славить английский климат, пока не умру, даже если умру именно от него. Нет на свете погоды лучше английской. В сущности, нигде, кроме Англии, вообще нет погоды. Во Франции — много солнца и немного дождя; в Италии — жаркий ветер и ветер холодный; в Шотландии или Ирландии — дождь погуще и дождь пожиже; в Америке — адская жара и адский холод; в тропиках — солнечные удары и для разнообразия удары молний. Все сильно, все резко, все вызывает восторг или отчаяние. И только в нашей романтической стране есть поистине романтическая вещь — погода, изменчивая и прелестная, как женщина.

( Read more... )

Оригинал взят у

yettergjart в Из постскриптумов к Петербургу

Удивительный город Петербург: такой молодой исторически – и уже вечный. Такой чуткий и подробный слепок с очень определённых исторических состояний, их умонастроений, увлечений, ценностей, заблуждений, их суеты – и всё равно вечный.

Он, исторический, временнОй и временный – как большое зеркало, которое повёрнуто к вечности и отражает её – своей исторической плотью, неторопливо и терпеливо собирает её в себя. (Москва так не умеет.) Зеркало-чаша, в которое стекает вечность.

По степени вечности он, рискну сказать, совершенно сопоставим с Римом, который выращивал себе эту свою вечность на протяжении трёх тысячелетий. Как ему это удаётся – ума не приложу.

Городская тема в российской науке пульсирует. То всем интересно, и что сказать накопилось, то тишина. В начале 2000-х многое обсуждали. Сейчас ничего принципиального, на уровне концепций, не слышно. И на вопрос «Что такое город?» ответа нет. Поэтому – старая, из 2002 г., статья Эдуарда Надточего. Точнее, фрагмент, только постановка вопроса.

/…/

Три модели города
Сначала попробуем аккумулировать данные истории материальной цивилизации, как исходное “досье” для дальнейших вопрошаний. Для истории материальной цивилизации новоевропейского человека наиболее важное значение имеют следующие три модели городского диспозитива: Иерусалим, Афины и Рим.

Иерусалим предстает в “фактической” истории материальной цивилизации как модель утопического города, как возможное место “другой истории”. Когда основывается новый город — будь то Рио-де-Жанейро, Петербург или Комсомольск-на-Амуре — среди прочих интенций его основателей всегда содержится и эта — создать на пустом месте идеальный город, где все будет иначе, который будет ближе к утраченному Эдему. Известное стихотворение Маяковского о Новокузнецке, с рефреном “через четыре года здесь будет город-сад” — относится именно к представлению города как Иерусалима.

Вторая важная для материальной цивилизации новоевропейского человека городская модель — Афины. Самоуправляемая городская коммуна-государство, поощряющая развитие искусств и ремесел, управляемая и защищаемая всеми гражданами; гармоничное соединение новых и старых построек; вписанность города в естественный пейзаж; городское богатство, принадлежащее всем, как результат воплощения коллективного демократического идеала; гармоническое сочетание полюсов приватной и публичной жизни; военная мощь города, контролирующего огромные территории. Часто ее смешивают с Иерусалимом, представляя идеальный город, и все утопические проекты фаланстер так или иначе совмещают эти два разных проекта. Но в истории их следует различать, ибо Афины — это в первую очередь эффективный политический проект, тогда как Иерусалим — проект религиозный, проект священного города по преимуществу (и в идеале — исключительно). Самоуправляемые города-коммуны средневековой Европы, составившие ее главное преимущество по сравнению с остальным миром и обеспечившие торжество новоевропейской цивилизации над прочими — ориентированы идеологически прежде всего на Афины, и вся система коммунального политического самоуправления имеет идеальным прообразом модель “Афины”.

Наконец, третья модель — это Рим. На деле, если какая городская модель и близка современной цивилизации, с ее культом мегаполисов, то это Рим. Вся система коммуникаций, управления, нормирования гражданских отношений, торговли имеет своей моделью Рим. Деревня, вырастающая в центр мировой политики, Urbis, превращающийся в Orbis, — такова мечта всякого города современности. Безгранично растущий, проглатывающий все новые массы прибывающих этносов, но не теряющий статуса привилегии за гражданами; распухающий от монументов и богатых вилл; запруженные улицы; город многоэтажек и дифференциации населения по кварталам сообразно положению и богатству. Это город, поглотивший ландшафт, подчинивший его своим утилитарным целям. Но главное — центр имперской мощи, административного контроля и исчисления бесконечного простирания подвластных территорий с неисчислимыми жителями второго сорта, живущий за счет всасываемых извне богатств. Город-паразит. В Библии он не случайно ставится в прямую связь с Вавилоном. Urbis — это укрепленное место, имеющее стены (burg — его ближайший родственник). Orbis — это и идеальная окружность, и круг универсума, и система наук, и то, что в современном русском языке именуется “орбитой”. В этом смысле Orbis — генерализация греческого изономического космоса в имперском политическом горизонте. Католическое Urbi et Orbi, городу и миру, показывает, что христианская идеология, особенно европейская, наследует прежде всего римскому городскому диспозитиву и изономической философии бытия (что и подтверждается главным направлением развития схоластики и той легкостью, с какой она ассимилировала философию афинской школы).

Итак, три идеальные модели города, определяющие урбанизм новоевропейской цивилизации: город Бога, город граждан и город мировой державности.
/…/
Эдуард Надточий. Путями Авеля
Опубликовано в журнале: «Логос» 2002, №3-4 Философия города

Хорошо бы разобраться, какую модель мы наследуем, какую строим, а какую имеем в виде образца. А то – путаница…

Фото

Чудесный текст. А картинку добавила от себя, взяв в очень любопытном сообществе progulkino.livejournal
Это кадр из фильма "Стучись в любую дверь" (Киностудия им. Горького, 1958 г)
Оригинал взят у

christa_eselin в post

Авангард отдельно прекрасен арками и подворотнями. Проходя через них, чувствуешь себя духом праведного верблюда, входящим в рай через игольные уши - поначалу не то чтобы узко, а как-то стрёмно: темно и пахнет чем-то не тем, сомнительным, не садовым; а потом, как внюхаешься, понимаешь: это же пригорелым вареньем пахнет, и наверняка яблочным! Над одной из арок написано: ТИХО, СВОЛОЧИ! И сразу ясно, что это примерно то же, что написано над воротами какого-нибудь траппистского монастыря – во всяком случае, смысл тот же, один в один. Я думаю, если бы Святой Бернар не был стеснён соображениями условной куртуазности, он именно так бы и написал… И там и вправду как-то так блаженно тихо, в этом дворе, что даже стук каблуков гаснет, едва оторвавшись от земли, и эхо собачьего лая, поперхнувшись, увязает в райском пригоревшем аромате. На балконе второго этажа сидит густо татуированный мужик с ведическим лицом и в драных трениках и, сложив пальцы кольцами, подключается к ноосфере. Подойдя ближе, я вижу, что это не кольца, а кукиши. А над следующей подворотней написано “Fuck йу Polizei”, и я раздумываю туда заходить, хотя понимаю, что ко мне это, скорее всего, не имеет отношения.

В витрине под вывеской «100 % сантехника» стоят шикарные китайские вазы – неужто ночные?. красота, красота!... «Сome in!» начертано краской на оконном стекле первого этажа, и створка так славно, так лукаво приоткрыта, а на подоконнике – коробка из-под вафельного торта «Арахис» и пустая, но какая-то до ужаса благородная, осанистая бутылка. Удивительно, насколько он доверчив, этот авангард, даром что строился в середине двадцатых. Окна нижних этажей чуть ли не вровень с землёй - и вправду можно без труда перешагивать через подоконники; стены наискось исчерчены ржавыми пожарными лестницами; и кто там сидел в душе у архитектора, идеалист или домушник, теперь уже вряд ли кто скажет…. А сквозь следующую арку отлично просматриваются новостройки, сложенные из конструктора «лего» - такие шикарные и эфемерные, что боишься дыхнуть в их присутствии. Над ними висят жёлтые и розовые подъёмные краны – несомненно, тоже пластмассовые. Красота-красота.

А ещё в двух-трёх подворотнях оттуда – Донской монастырь. Одна из угловых башен огорожена забором с вывеской: «Осторожно! Обвал стены! Приносим извинения за временные неудобства!» Нет нужды говорить, что стена эта обваливается с 1721 года – говорят, об этом есть упоминание в каких-то документах. Учитывая то, что мы все здесь временно, этот штамп с извинениями я бы ставила на каждом свидетельстве о рождении.